Уилер был высоким, крупным, широкоплечим человеком со светлыми волосами. Нос длинный, заметно свернутый на сторону — черта, которой не замедлят воспользоваться карикатуристы, если когда-нибудь Уилер вылезет в политике на первый план.

Рассмотрев и запомнив облик Уилера, я отложил его фотографии в сторону и занялся другими, посвященными «Артинс». Одна из них представляла собой репродукцию плана яхты-дубликата. Син О'Донован, конечно, преувеличил — с королевской яхтой ее не сравнить, но все же размеры были весьма приличны. Во всяком случае покупку и обслуживание такой яхты мог позволить себе только миллионер.

Каюта хозяина располагалась перед машинным отделением, за ним — три двойные каюты для гостей. Команда помещалась в кубрике на носу, а капитанская каюта — сразу за рулевым мостиком.

Я долго смотрел на план, пока он не запечатлелся в моем мозгу во всех подробностях. Теперь, если мне придется оказаться на борту яхты, я не заблужусь и легко найду места, где можно спрятаться. Помимо жилых кают, я внимательно изучил расположение подсобных помещений в трюме.

Элисон была погружена в чтение телексов.

— Есть что-нибудь интересное? — спросил я ее.

Она подняла голову.

— Пока ничего, кроме того, о чем я вам уже сообщила. Больше подробностей, и все. Скажем, в Югославии Уилер сражался на стороне партизан.

— Значит, коммунистов. Так. Еще одно очко в мою пользу.

Я тоже начал читать телексы и согласился с Элисон — новой сколько-нибудь значительной информации в них не было. Вырисовывался портрет молодого человека, ставшего финансовым воротилой с помощью, как это обычно бывает, локтей и ногтей, и создавшего себе солидную репутацию в обществе путем произнесения нужных слов в нужное время и нужном месте.

— Он не женат, — заметил я. — Должно быть, самый лакомый кусок для английских невест.

Элисон криво усмехнулась.

— До меня дошли кое-какие слухи о нем. Он содержит любовниц, меняя их регулярно, и, к тому же, говорят, бисексуал. Естественно, в телексах этого нет, — это значило бы обнародование клеветы.

— Если в Уилер знал, что мы затеваем, то клевету он счет бы сущим пустяком, — сказал я.

Элисон как-то вяло пожала плечами.

— Ну и что нам делать?

— Мы должны быть в Гибралтаре. Можно полететь туда на вашем самолете?

— Разумеется.

— Тогда выходим охотиться на дикого гуся. Что нам еще остается?

2

Времени в запасе у нас было много. Изучение плана «Артины» и приложенных к нему описаний позволило сделать вывод, что ее скорость невелика и до Гибралтара ей не меньше четырех суток ходу. Мы решили перестраховаться — прилететь туда через три дня и там ждать прихода яхты.

За это время Элисон успела слетать в Лондон, навестить боровшегося за жизнь Макинтоша и заодно раскопать побольше компромата на Уилера. Мы решили, что мне лететь с ней в Лондон в высшей степени неразумно. Пробираться через коркский аэропорт — одно дело, а через Гэтвик или Хитроу — другое. Излишнего риска следовало, по-возможности, избегать.

Так что я провел два дня закупоренным в доме на окраине Корка, и моей единственной собеседницей была старая ирландская дама. Должен сказать, что Мейв вела себя исключительно тактично — не приставала с расспросами, не теребила меня и с уважением относилась к моему молчанию. Однажды она, впрочем, сказала:

— О, я так вас понимаю, Оуэн. Я сама прошла через это в 1918 году. Ужасно, когда все вокруг ополчаются на тебя, и ты прячешься, как затравленный зверь. Но в этом доме вы можете чувствовать себя спокойно.

— Значит, и у вас было развлечение во время смутного времени? — сказал я.

— Было. И это мне не слишком понравилось. Но от беды никуда не уйдешь — она рано или поздно случается, не здесь, так в другом месте, не с тобой, так с другим. Всегда кто-то бежит, и кто-то преследует. — Она покосилась на меня. — И всегда так будет с людьми, подобными Алеку Макинтошу и его подчиненным.

— Вы его не одобряете? — спросил я с улыбкой.

Она задрала подбородок.

— Кто я такая, чтобы одобрять или не одобрять? Я ничего не знаю о его делах, кроме того, что они трудны и опасны. Опасны больше для тех, кто ему подчиняется, чем для него, я думаю.

Я вспомнил о лежащем в больнице Макинтоше. Одного этого достаточно, чтобы счесть последнее утверждение неверным.

— А что вы скажете о женщинах, которые ему подчиняются?

Она проницательно посмотрела на меня.

— Вы имеете в виду Элисон? Тут дело плохо. Он хотел иметь сына, а получил дочь и постарался воспитать ее по своему образу и подобию. А образ этот жесткий, и девушке ничего не стоит сломаться под этим грузом.

— Да, он жесткий человек, — согласился я. — А что же мать Элисон? Она что, ни во что не вмешивалась?

В тоне Мейв я почувствовал легкое презрение, правда, смешанное с жалостью.

— Бедная женщина! За кого она вышла замуж? Понять такого человека, как Алек Макинтош, ей было не под силу. Их брак, конечно, быстро расстроился, и она еще до рождения Элисон покинула его и перебралась в Ирландию. Она умерла, когда Элисон было десять лет.

— И вот тогда за нее взялся Макинтош?

— Именно.

— А что насчет Смита?

— А Элисон вам о нем ничего не рассказывала?

— Нет.

— Тогда и я не скажу, — решительно заявила Мейв. — Я уже и так достаточно насплетничала. Когда — и если! — Элисон сочтет нужным, она вам сама обо всем расскажет. — Она повернулась, чтобы идти, затем остановилась и посмотрела на меня через плечо. — Я думаю, что вы тоже жесткий человек, Оуэн Станнард. Не уверена, что такой подойдет Элисон.

И оставила меня думать по поводу этих слов все, что мне заблагорассудится.

Элисон позвонила поздно вечером того же дня.

— Я сделала крюк над морем и видела «Артину», — сообщила она. — Они на пути в Гибралтар.

— Я надеюсь, ваше наблюдение не было слишком очевидным?

— Нет, я прошла над яхтой на высоте пять тысяч футов и по прямому курсу. А разворот сделала, когда они уже не могли видеть.

— Как Макинтош?

— Ему лучше, но он все еще без сознания. Мне позволили побыть у него две минуты.

Это расстроило меня. Макинтош мне нужен был не только живой, но и способный говорить. Это натолкнуло меня на одну малоприятную мысль.

— За вами могли следить в Лондоне, — сказал я.

— Нет, хвоста за мной не было. В больнице я вообще не видела никого из знакомых, кроме одного человека.

— Кто это?

— Премьер-министр послал туда своего секретаря. Там я с ним и встретилась. Он сказал, что премьер очень обеспокоен.

Я вспомнил об Уилере и о человеке, которого извлекли из тюрьмы специально, чтобы убить, и представил себе Макинтоша, беспомощно лежавшего на больничной койке.

— Надо что-то предпринять, — сказал я. — Позвоните этому секретарю и попросите его распустить слух, что Макинтош умирает.

Она поняла мою идею мгновенно.

— Вы думаете, что отцу грозит опасность?

— Если они узнают, что он поправляется, то могут попытаться убрать его. А такой слух, если он дойдет до сообщников Уилера, может спасти вашему отцу жизнь.

— Я сделаю это, — пообещала она.

— Что-нибудь новое об Уилере?

— Пока ничего. Ничего из того, что нам нужно.

Элисон вернулась два дня спустя, подкатив к дому на такси. Она выглядела усталой и невыспавшейся, и Мейв при виде ее обеспокоено закудахтала. Элисон сказала:

— Проклятые ночные клубы!

Это удовлетворило тетушку, и она удалилась. Я удивленно поднял брови.

— Развлекались?

Она пожала плечами.

— Мне же надо было поговорить с людьми, а те, кто мне нужны — завсегдатаи ночных клубов. — Она вздохнула. — Но я только потеряла время.

— Никакой информации?

— Ничего существенного, кроме, может быть, одного. Ситуации со слугами.

— С чем, с чем?

— Со слугами. Я провела расследование по поводу тех людей, которые работают у Уилера. Теперь редко у кого встретишь слуг, но у Уилера они есть, и немало. — Она вынула из кармана блокнот. — Все его слуги — британцы и имеют британские паспорта, за исключением одного — шофера, ирландца по национальности. Вы находите это любопытным?